Вопреки советам доброжелателей, не сидеть так много за компьютером, а больше бывать на природе, дабы привести в норму свою расшатанную вегетативную нервную систему, я не в силах сопротивляться соблазну – решил закончить очередную картинку и вынести её на ваш строгий суд. Русский. Писатель Владимир Набоков, проживший за границей почти всю свою жизнь и там же получивший мировое признание – увлекался энтомологией. Ему принадлежат открытия нескольких редких видов бабочек (если не ошибаюсь, каких-то альпийских совок). Когда я впервые об этом узнал, то немало удивился этому обстоятельству. Ведь я тоже увлекаюсь энтомологией. Надеюсь, вы не думаете, что я занялся этим, в надежде на то, что и у меня может быть проявится литературный талант. Упаси Бог. Занятие это и само по себе достаточно интересное, без всякой там литературы. Дело в том, что любой человек, наблюдающий и исследующий жизнь, рано или поздно обращает свой взор на природу и её прекрасных представителей. Ну не бегемотов или жирафов, в самом деле, коллекционировать? Они, вне всякого сомнения, тоже прекрасны (по-своему, по бегемотному). Не знаю, как в ваших квартирах, а в моей, например, одного бегемота ещё и можно было бы, как-то проколлекционировать, а вот, что с остальными делать? Только не подумайте, что у меня, их много (бегемотов), это я так, для примера. Жучки и бабочки гораздо эффектней, да и места занимают значительно меньше. Этим и обьясняется мой выбор предмета изучения. А о Владимире Набокове, к своему стыду, я узнал после того, как в совершенстве освоил все премудрости этого, поистине, ювелирного занятия. Чтобы не порождать всякого рода неточности и недоразумения – сообщаю (для тех, кто никогда не видел писателя), что на фотографии не Владимир Владимирович Набоков, и даже не Владимир Владимирович Маяковский. Это Иван Степанович Спиридонов. Наш односельчанин. Мой давний знакомый. Неутомимый исследователь живой природы, естествоиспытатель её, художник график, неистовый почитатель пива “Балтика №9”, автор ставшей уже крылатой (не только в нашем селе, но и за его пределами) фразы “Чай без водки – сукин сын”, энтомолог по образованию (открыватель редкого эндемичного вида жужелиц Carabus Kreshicus), археолог-энтузиаст, мой наставник. Воистину нескончаем перечень всех его качеств, способностей, интересов. Именно с его лёгкой руки я и приобрёл это восхитительное для себя и странное для окружающих увлечение. А ещё он потомственный, профессиональный водолаз вне категорий, награждённый за мужество и героизм именным водолазным шлемом. Но это уже другая история…. Расскажу как-нибудь. С уважением КУК.
Отрывок из книги “Рассказы энтомолога”. “… Изловив в округе совершенно всю летающую, ползающую и прыгающую живность, так что даже тёплыми летними вечерами в окрестностях нашего села не было слышно даже комариного звона, я решил расширить границы поисков, в надежде открытия новых, неизвестных ещё мне и науке видов насекомых. Мэр, а теперь в каждом уважающем себя селе, непременно есть свой мэр, взволнованно тряся на прощание мою руку и уводя глаза (самым противоестественным образом), куда-то себе за спину – выдал мне из сельской казны 350 рублей и зачем-то добавил: “в путешествии, ни в чём себе не отказывай”. Участковый облегчённо вздохнул и без злобы, так же, пожал мне руку. Были у него причины… Тридцать три вчерашние выпускницы местной школы, а сегодня молоденькие и уже беременные доярки, никогда более не будут заваливать его стол заявлениями с требованиями установления факта отцовства и доказательствами своего приоритета. Накануне, каждую из них, я всенепременнейшим образом заверил, что буду писать, и, причём только ей одной. И теперь они, все как одна, пришли проститься, и стояли в сторонке, причём каждая из них изо всех сил старалась не выдать подругам свою избранность. Бабы, как водится в таких случаях, пускали слезу, и время от времени прикладывали к увлажнённым глазам засаленные рукава, видавших виды ватников. Мужики, напившиеся до галлюцинаций, кто дрался, кто горячо спорил о чём-то, и казалось совершенно позабыли причину сегодняшнего веселья. Только дети, сбившись в кучку, в своих стареньких потёртых пальтишках (словно испуганное стадо барашков), ковыряясь в своих безразмерных носах грязными пальцами, и боясь пропустить самое главное – неотрывно смотрели на меня. Наконец, моя первая любовь, вдова зоотехника Курочкина (у нас почему-то чаще всего встречаются птичьи фамилии Галкины, Воробьёвы, Гусевы, Лебедевы, Чижиковы, Уткины) Антонина Григорьевна, протяжно взвыв, обьявила не то, осознавая, не то, сообщая, что автобус ждать не будет. Закинув за плечи полиэтиленовый пакет с надписью “SUPLEMEX 2002″, в котором без труда помещались мои нехитрые пожитки, энергичной походкой я зашагал к плохо заасфальтированному шоссе (по непролазной грязи), до которого было километров пятнадцать. Я уходил. Уходил навсегда. Чтобы стать писателем, энтомологом, да хоть дворником. Кем угодно. Лишь бы никогда больше не возвращаться в это забытое Богом и страной село, затерявшееся среди болотистых лесов и навсегда застрявшее где-то между светлым будущим и недостроенным русским капитализмом…”